Частица тьмы - Терри Тери

Кошмарный день продолжается. Мы облегчаем их боль, как можем, и держим за руки, когда они умирают, но из-за нашего бессилия меня, как и Септу, переполняет та же безумная ярость. Неужели это все, что мы можем? Я одержима стремлением сделать все что угодно, лишь бы помочь им, но даже когда пытаюсь помочь тем, у кого болезнь еще не зашла так далеко, как у Меган, не могу остановить ее, исцеляя клетки по одной: процесс ускоряется и распространяется слишком быстро.

А заболевших становится все больше. Люди умирают и умирают.

Еще один умирающий вскрикивает от боли, и я опускаюсь на колени рядом с ним. Его зовут Джейсон. Я знаю его, конечно же. Несмотря на короткое время, что пробыла здесь, я знаю их изнутри — по вечерним слияниям. Он химик с необычным чувством юмора, любит выращивать такие непрактичные вещи, как цветы — такие, которые нельзя есть.

Проникая в его сознание, я погружаюсь в его боль, как делала это со всеми остальными. Но на этот раз нашей с ним боли оказывается слишком много, и моя выдержка дает трещину.

Я плачу.

«Это твой час, — говорит мне Ксандер твердо. — Найди ответ на свой вопрос. Почему так мало людей переживают эту болезнь… как они выживают? Если найдешь ответ, то сможешь спасти Джейсона». Его слова наполнены такой силой убеждения, что я начинаю верить в себя. В то, что могу сделать это.

Боль Джейсона очень сильная, она берет верх, она душит его ауру даже раньше, чем токсины в крови убивают его самого. Жизненной энергии почти не осталось.

Может быть, эта повышенная способность выносить боль и позволяет некоторым выживать — если сможешь прожить дольше, то процесс каким-то образом повернется вспять? Сомневаюсь, что все может быть настолько просто, и все же…

Я отпускаю Джейсона и простираю свое сознание вдаль и вширь, первым делом отыскивая испуганную Беатрис. Объясняю ей, и она помогает мне собрать других выживших. И на этот раз, когда я соединяюсь с Джейсоном, они помогают мне.

Шок от его боли сродни нырку в солнце. Одна бы я с ней не справилась, но вместе мы погружаем его в прохладные темные глубины и почти избавляем от боли.

Мы облегчаем его уход, но он все равно умирает.

21

КЕЛЛИ

Столько времени мне никто не говорит, что происходит, и я уже начинаю сходить с ума от беспокойства. Шэй сказала, что к нам пришла эпидемия, от которой умирают. Неужели она охватила всю общину?

Последний раз, когда Шэй контактировала со мной, она велела оставаться дома, и я пообещала. Она боится, что я заражусь и заболею, как остальные. Она этого не сказала, но я и так поняла — Шэй боится, что я уже заразилась.

Я чувствую себя вполне хорошо. Пойти туда, посмотреть, что происходит, и, может быть, помочь? Или если пойду, то заболею?

«Нет. Не заболеешь».

Эта мысль возникла у меня в голове словно из ниоткуда, словно это подумал и выразил другим голосом кто-то еще. Не другая я, но моя половина, которая пряталась так долго, что я, кажется, уже и не знаю, как осознанно добраться до своих мыслей, своих воспоминаний. Но бывают моменты, как сейчас, когда я просто знаю что-то, хотя и не понимаю, как и откуда. Остается только верить, что так и есть.

Я открываю дверь. Забавно, теперь я прекрасно вижу, где она — наверное, это был один из тех блоков, которые, по словам Шэй, Септа установила в моей голове, и из-за которых я не видела того, что было прямо перед глазами.

Идти туда страшно, и я постепенно замедляю шаг. Боюсь не того, что заболею, просто страшно видеть, как заражаются и умирают другие.

Кругом никого, в окнах домов тоже. Библиотека пуста. Я открываю дверь исследовательского центра и прислушиваюсь, но оттуда не доносится ни звука. Попутно я дивлюсь простым вещам, вроде открывания дверей, делать которые раньше не могла.

Может быть, они в большом зале, где мы вчера обедали?

Я останавливаюсь в нерешительности снаружи, потом приоткрываю дверь и пытаюсь разобраться, что там происходит.

Люди лежат на полу. Некоторые неподвижны, окровавленные глаза слепо смотрят перед собой. Некоторые плачут и кричат от боли. И посреди всего этого Септа и Шэй пытаются помочь им. Ксандер тоже здесь, но стоит в стороне. Он первый замечает меня и направляется к двери.

Я чувствую мягкое прикосновение его сознания к моему.

— Келли?

— Да. Шэй помогла мне. Теперь я знаю, кто я на самом деле, — объясняю я, и он улыбается и касается моей руки.

— Тебе не следовало приходить сюда. Не надо тебе этого видеть. Возвращайся.

Я качаю головой.

— Не могу сидеть одна, когда такое происходит. Я хочу помочь.

— А ты не боишься, что заразишься?

— Нет. А должна бояться?

Ксандер склоняет голову набок, словно раздумывает, а потом говорит:

— Нет. У тебя иммунитет.

22

ШЭЙ

Я поднимаю глаза, вижу Келли, стоящую в дверях с Ксандером, и прихожу в ярость, потому что ужасно боюсь за нее.

«Я же говорила тебе, чтобы сидела дома! Пожалуйста, уходи, может быть, еще не слишком поздно».

Келли качает головой и говорит, что у нее иммунитет — интересно, откуда ей это известно? — и что она хочет помочь. А когда видит, что не убедила меня, добавляет, что это подтвердил Ксандер. Я не могу понять, откуда он знает, что у нее иммунитет, если Келли все время находилась здесь, в общине, месте, до вчерашнего дня не затронутом эпидемией. Но думать об этом сейчас я не могу. Ситуация требует абсолютной концентрации.

С помощью Беатрис и других выживших, близких и далеких, я продолжаю работу. Вхожу в контакт с одним из больных, затем с другим, вместе мы облегчаем их уход, но не можем спасти от смерти. Я служу проводником для других, и каждый раз, когда кто-то умирает, чувствую их смерть так явственно, словно умираю сама. Ком отчаяния растет в душе по мере того, как это происходит снова и снова, и с каждым разом все труднее заставлять себя пытаться помочь следующему. И каждый раз, соединяясь с другой душой, я погружаюсь в нее еще глубже, чем в предыдущий, стараясь найти то, что могло бы помочь.

Как насчет того сгустка темноты, который я ощутила внутри себя и который, возможно, защищает антивещество? У выживших он обнаруживается, но только он тщательно скрыт. Я начинаю искать его у умирающих и не нахожу.

Не по этой ли причине кто-то выживает, а кто-то умирает?

Нужно поискать его в другом выжившем. Я не решаюсь просить об этом Ксандера, поэтому спрашиваю Септу, могу ли войти в полный контакт с ней и посмотреть, имеется ли внутри нее этот сгусток. Она не понимает и не горит желанием, но, в конце концов, соглашается, если это может помочь хотя бы кому-то из ее людей.

Мы соединяемся. Во многих отношениях она не такая, какой кажется, но я стараюсь не видеть, не совать нос — не за этим я здесь. Глубоко внутри я, наконец, обнаруживаю искомое — сгусток тьмы, который ощущаю, но не вижу — стало быть, у нее он тоже есть. Это то, что делает нас выжившими… должно быть так. И то, чего нет у них.

Я оглядываю комнату: Келли тоже держит за руки больных. И хотя она не может облегчить их боль, как можем мы, это все равно помогает. Она по-прежнему выглядит вполне здоровой, и я молюсь, чтобы это оказалось правдой: что она невосприимчива, как и сказала.

И Ксандер подтвердил это? Но откуда он мог знать?

«Септа, как давно Келли живет здесь?»

«Что? Я не знаю. Около полугода».

«Не год?»

«Нет, не так долго. А почему ты спрашиваешь об этом? То, что ты нашла во мне, показывает тебе способ помочь моим людям? Так сделай это!»

Те, кто остался — больные, умирающие — я проверяю их всех. Ни у кого из них нет этого сгустка тьмы внутри. Они все умрут, и я не в состоянии это предотвратить.